Я пью тебя как выдержанное, терпкое, насыщенное вино. Медленно, маленькими глоточками, чувствуя каждую нотку вкуса и любуясь переливающейся рубиновыми оттенками жидкостью. Мне нравится рисовать в воображении наши «первые» моменты: как ты меня поцелуешь, притянешь к себе, возьмешь за руку, скажешь что-то волнительное. Все это так… мучительно трепетно. В моем бокале уже совсем немного вина, но я сознательно тяну, не допивая последние капли. Ведь еще буквально пара глотков - и привет, турбулентность, давно не виделись.
Тряска, вибрации, вцепившиеся в подлокотники пальцы, с побелевшими костяшками. Паника, пытаюсь дышать, расслабиться, но всё без толку. Нет, я знаю, что ничего не случится, самолеты не падают от кочек на воздушных дорогах, но как же страшно… Вдруг не получится? Вдруг только меня носит в разные стороны в этом чистом, пронзительно-синем небе влюблённости?
Кто-то придумал, что это – прекрасно. Зашкаливающий адреналин отбивает аппетит, все ощущения обострены до предела, тахикардия, мысли разбегаются, энергия безумия бьет через край. Влюбленные – действительно сродни помешанным. Даже самые разумные, рассудительные и устойчивые безбожно тупеют, превращаясь в розовых слоников, весело скачущих в облачках. Горящие глаза, спутанные мысли, чрезмерная тяга к прослушиванию душераздирающих песен и общению. Хочется бесконечно рассказывать, гадать, как там и что будет.
Я чувствую, как не просто проваливаюсь, а уже стремительно лечу в эту пропасть. И, с одной стороны, молишь: погодите, погодите, давайте помедленнее, у меня сердце проваливается в низ живота, мы ведь никуда не торопимся. А с другой, так тянет дойти до дна, провалиться и гори оно всё огнем, а то терпеть эту тряску невыносимо. Пусть уже покажут, будет, не будет, и я немного выдохну.
Пожалуй, можно было бы остановиться, отбросить бокал, отползти в угол, тихонько все это в себе задавить и, собравшись, пойти дальше. Но… Мне так чертовски нравится быть с тобой, что вряд ли от этого можно отказаться. Даже если впереди перспектива разбиться. Так что, пристегните ремни, и не покидайте свои места
Олимпиада 2018
Константин Фролов-Крымский
Пока не потеряли то, что свято,
Во имя тех, кто не пришёл с войны,
Не продавайте Родину, ребята!
Не стоит та медаль такой цены!
Всё в мире переменчиво и тленно.
Настало время и «пяти колец».
Забыты идеалы Кубертена.
Повсюду правит Золотой Телец.
Как в балагане, на дешёвой сцене,
Где заправляет дьявол во плоти,
Вас нагло опускают на колени
И требуют униженно ползти!
Для них и ложь, и правда – всё едино!
И будет не по правилам игра.
Вы веруете в честный поединок,
А за столом, напротив – шулера!
Они вас поприветствуют у входа,
Измазав чёрной грязью – за глаза.
У них в руках – краплёная колода,
А в каждом рукаве – по два туза.
Озлоблена, убога и сутула,
Европа вся хронически больна:
От имени «Россия» - сводит скулы,
И бешеная капает слюна.
Вновь побеждает «избранная раса»,
Соперников зажавшая в тиски.
И прыгают куски живого мяса…
Напичканные допингом куски.
У «избранных» есть Право, нет Запрета.
Не получилось? Можно повторить!
А в качестве примера – эстафета!
Всё, как всегда! О чём тут говорить?
Вы можете поехать. Ваше право.
Решайте сами – быть или не быть.
Но знайте, что сегодня Честь Державы
Вам легче уронить, чем защитить.
И вам уже условия создали,
Чтобы свести на нет ваш тяжкий труд.
А если и добудете медали,
Не факт, что их потом не отберут.
Вы молоды, талантливы, крылаты!
Вам далеко ещё до седины!
Не продавайте Родину, ребята!
Не стоит та медаль такой цены!
Спортивный бой всегда зовёт к экрану.
И слава тем, кто победил в бою!
Но эти игры я смотреть не стану.
Здесь унижают Родину мою.
бывает, что сердце сжимает до боли какая-то странная грусть.
и кажется, будто бы жизнь утекает сквозь пальцы, проносится мимо...
ты думаешь:
"к черту, я больше не в силах. все кончено, право. сдаюсь",
стирая с лица равнодушно остатки привычного яркого грима.
ни сил, ни желаний, ни планов на завтра - сбивающий с толку тупик.
точнее нельзя передать состоянье: внутри омерзительно пусто.
так хочется снова ребёнком увидеть себя хоть на призрачный миг,
чтоб вспомнить, какие ты встретил когда-то волшебные, чистые чувства.
но время безжалостно вертит по кругу неспящие стрелки часов,
пока ты устало глядишь пред собою на слишком знакомые стены.
мечтами врываются мысли о море, свободе его парусов,
и следом за ними - бесшумные просьбы:
"о Господи, дай же мне веры."
бывает, что сердце сжимает до боли какая-то странная грусть.
и кажется, будто бы жизнь утекает сквозь пальцы, проносится мимо...
но ты понимаешь, что нет вариантов.
"я все-таки здесь остаюсь" -
себе отвечаешь на сотни вопросов, нависших над небом незримо.
Да не будет дано
умереть мне вдали от тебя,
в голубиных горах,
кривоногому мальчику вторя.
Да не будет дано
и тебе, облака торопя,
в темноте увидать
мои слёзы и жалкое горе.
Пусть меня отпоёт
хор воды и небес, и гранит
пусть обнимет меня,
пусть поглотит,
сей шаг вспоминая,
пусть меня отпоёт,
пусть меня, беглеца, осенит
белой ночью твоя
неподвижная слава земная.
Всё умолкнет вокруг.
Только чёрный буксир закричит
посредине реки,
исступлённо борясь с темнотою,
и летящая ночь
эту бедную жизнь обручит
с красотою твоей
и с посмертной моей правотою.
Прощай,
позабудь
и не обессудь.
А письма сожги,
как мост.
Да будет мужественным
твой путь,
да будет он прям
и прост.
Да будет во мгле
для тебя гореть
звёздная мишура,
да будет надежда
ладони греть
у твоего костра.
Да будут метели,
снега, дожди
и бешеный рёв огня,
да будет удач у тебя впереди
больше, чем у меня.
Да будет могуч и прекрасен
бой,
гремящий в твоей груди.
Я счастлив за тех,
которым с тобой,
может быть,
по пути.
Мы будем жить с тобой на берегу,
отгородившись высоченной дамбой
от континента, в небольшом кругу,
сооруженном самодельной лампой.
Мы будем в карты воевать с тобой
и слушать, как безумствует прибой,
покашливать, вздыхая неприметно,
при слишком сильных дуновеньях ветра.
Я буду стар, а ты — ты молода.
Но выйдет так, как учат пионеры,
что счет пойдет на дни — не на года, —
оставшиеся нам до новой эры.
В Голландии своей наоборот
мы разведем с тобою огород
и будем устриц жарить за порогом
и солнечным питаться осьминогом.
Пускай шумит над огурцами дождь,
мы загорим с тобой по-эскимосски,
и с нежностью ты пальцем проведешь
по девственной, нетронутой полоске.
Я на ключицу в зеркало взгляну
и обнаружу за спиной волну
и старый гейгер в оловянной рамке
на выцветшей и пропотевшей лямке.
Придет зима, безжалостно крутя
осоку нашей кровли деревянной.
И если мы произведем дитя,
то назовем Андреем или Анной.
Чтоб, к сморщенному личику привит,
не позабыт был русский алфавит,
чей первый звук от выдоха продлится
и, стало быть, в грядущем утвердится.
Мы будем в карты воевать, и вот
нас вместе с козырями отнесет
от берега извилистость отлива.
И наш ребенок будет молчаливо
смотреть, не понимая ничего,
как мотылек колотится о лампу,
когда настанет время для него
обратно перебраться через дамбу.
Я входил вместо дикого зверя в клетку,
выжигал свой срок и кликуху гвоздём в бараке,
жил у моря, играл в рулетку,
обедал чёрт знает с кем во фраке.
С высоты ледника я озирал полмира,
трижды тонул, дважды бывал распорот.
Бросил страну, что меня вскормила.
Из забывших меня можно составить город.
Я слонялся в степях, помнящих вопли гунна,
надевал на себя что сызнова входит в моду,
сеял рожь, покрывал чёрной толью гумна
и не пил только сухую воду.
Я впустил в свои сны воронёный зрачок конвоя,
жрал хлеб изгнанья, не оставляя корок.
Позволял своим связкам все звуки, помимо воя;
перешёл на шёпот. Теперь мне сорок.
Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной.
Только с горем я чувствую солидарность.
Но пока мне рот не забили глиной,
из него раздаваться будет лишь благодарность.
Мимо ристалищ, капищ,
мимо храмов и баров,
мимо шикарных кладбищ,
мимо больших базаров,
мира и горя мимо,
мимо Мекки и Рима,
синим солнцем палимы,
идут по земле пилигримы.
Увечны они, горбаты,
голодны, полуодеты,
глаза их полны заката,
сердца их полны рассвета.
За ними поют пустыни,
вспыхивают зарницы,
звезды горят над ними,
и хрипло кричат им птицы:
что мир останется прежним,
да, останется прежним,
ослепительно снежным,
и сомнительно нежным,
мир останется лживым,
мир останется вечным,
может быть, постижимым,
но все-таки бесконечным.
И, значит, не будет толка
от веры в себя да в Бога.
…И, значит, остались только
иллюзия и дорога.
И быть над землей закатам,
и быть над землей рассветам.
Удобрить ее солдатам.
Одобрить ее поэтам.
Когда они уходят в тишину,
Туда, откуда точно нет возврата,
Порой хватает несколько минут
Понять — о боже, как мы виноваты…
И фото — черно-белое кино.
Усталые глаза — знакомым взглядом.
Они уже простили нас давно
За то, что слишком редко были рядом,
За не звонки, не встречи, не тепло.
Не лица перед нами, просто тени…
А сколько было сказано не то,
И не о том, и фразами не теми.
Тугая боль — вины последний штрих-
Скребет, изводит холодом по коже.
За всё, что мы не сделали для них,
Они прощают. Мы себя — не можем
Игорь Иртеньев:
Женщины носят чулки и колготки,
И равнодушны к вопросам культуры.
Двадцать процентов из них - идиотки,
Тридцать процентов - набитые дуры.
Сорок процентов из них - психопатки,
В сумме нам это дает девяносто.
Десять процентов имеем в остaтке,
Да и из этих-то выбрать не просто.
Т.Панферова Ответ Иртеньеву:
Носят мужчины усы и бородки,
И обсуждают проблемы любые.
Двадцать процентов из них - голубые.
Сорок процентов - любители водки.
Тридцать процентов из них - импотенты,
У десяти - с головой не в порядке.
В сумме нам это дает сто процентов,
И ничего не имеем в остатке.
Эрнст. Ответ Иртеньеву и Панферовой
Сорок процентов из тех, что в колготках
Неравнодушны к любителям водки.
Любят порой голубых психопатки,
Правда у них с головой не в порядке.
Дуры всегда импотентов жалели,
А идиоток придурки хотели.
В сумме, конечно же, нас - сто процентов:
Дур, идиоток, козлов, импотентов.
Виктор Бичев - ответ всем троим:
Сорок процентов из женщин артистки,
С ними иметь надо крепкие нервы.
Десять процентов из них феминистки,
А половина - обычные стервы.
Что ж предпринять мужикам при бородках,
Если проценты тут вышли такие?
Что-то из двух: иль довериться водке,
Или всем скопом пойти в голубые
Сорок процентов из женщин артистки,
С ними иметь надо крепкие нервы.
Десять процентов из них феминистки,
А половина - обычные стервы.
Что ж предпринять мужикам при бородках,
Если проценты тут вышли такие?
Что-то из двух: иль довериться водке,
Или всем скопом пойти в голубые
низачОт последнему автору. фуфуфу ему.
...и вопрос. ему жэ:
↓
Какие проблемы, доверившись водке,
Решат те мужчины, что носят бородки?
по логике вещей выходит:
↓
Себя "защищая" от женских изъянов,
Жизнь проведут на днище... стаканов.
ога.
))) _________________ Ветер в голове попутным не бывает.
Вы не можете начинать темы Вы не можете отвечать на сообщения Вы не можете редактировать свои сообщения Вы не можете удалять свои сообщения Вы не можете голосовать в опросах Вы не можете вкладывать файлы Вы можете скачивать файлы